«Долой орла!» — картина Ивана Владимирова. Фото: ru.wikipedia.org
Революция Милостью Божией
или
почему Бог попустил гонения на Церковь
Именно Церковь сыграла ключевую роль в свержении Царской власти как института, считает историк Михаил Бабкин. Если бы не позиция церковников, исторические события в России пошли бы по совсем другой траектории.
Об этом почти не говорят — РПЦ тема «Церковь и революция» крайне раздражает. Слышали ли вы, например, о том, что деньги, тайно доставленные в Тобольск для выкупа царской семьи, запретил передавать охране патриарх Тихон?
Русская Православная Церковь весьма пышно и торжественно отметила столетнюю годовщину восстановления патриаршества в РПЦ. Напомним, что решение об этом принял Поместный собор, заседавший с августа 1917-го по сентябрь 1918 года. 18 ноября 1917 года по новому стилю на соборе прошли выборы патриарха, победителем которых стал митрополит Тихон (Белавин). 4 декабря 1917 года прошла его интронизация. В юбилейных речах церковных иерархов много говорилось о жертвах, понесенных Церковью в годы революционного лихолетья. Но ничего не сказано о том, что немалая доля ответственности за катастрофу приходится на саму Церковь.
Интервьюируемый: Михаил Анатольевич Бабкин, доктор исторических наук, профессор Российского государственного гуманитарного университета
Интервьюёр «МК»: Андрей Камакин
— Михаил Анатольевич, при знакомстве с темой Поместного собора 1917-1918 годов возникает совершенно сюрреалистическое ощущение. За стенами высокого церковного собрания бушует революция, меняются правительства и исторические эпохи, а его участники всё заседают и заседают, решая вопросы, которые на фоне происходящего трудно назвать злободневными. Интересно, сами участники собора сознавали, что несколько, так сказать, выпадают из контекста?
— В своих воспоминаниях участники собора, в частности Нестор (Анисимов) — на тот момент епископ Камчатский и Петропавловский, — пишут, что они не отреагировали на Октябрьский переворот, считая, что Церковь не должна вмешиваться в политику. Пусть, мол, «псы дерутся», наше дело — внутрицерковное.
— Но ведь во время событий Февральской революции Церковь занимала совершенно иную позицию.
— Согласен, церковные иерархи заняли тогда очень активную политическую позицию. Святейший Синод Православной Российской Церкви принял целый комплекс мер, чтобы снять c повестки дня вопрос о монархии.
Как известно, 2 марта 1917 года (15 марта по новому стилю, здесь и далее даты приводятся по юлианскому календарю. — «МК») Николай II отрекся от престола в пользу своего брата Михаила Александровича. Но Михаил Александрович, вопреки распространенному мнению, от престола не отрекался — он передал вопрос о власти на рассмотрение Учредительного Собрания. В его «Акте» от 3 марта говорилось о том, что он готов восприять власть лишь в том случае, «если такова будет воля великого народа нашего». Остальные члены дома Романовых, имевшие согласно закону о престолонаследии 1797 года право на трон, от него также не отказывались.
Соответственно, Россия стояла 3 марта на исторической развилке: быть ей монархией в той или иной форме — ну понятно, что более реальным вариантом была конституционная монархия, — либо республикой в той или иной форме.
Но уже с 4 марта, несмотря на отсутствие юридического отречения от престола дома Романовых, Синод начал рассылать во все епархии телеграммы с распоряжением прекратить упоминать в богослужениях имена членов «царствовавшего дома». В прошедшем времени! Вместо этого предписывалось молиться о «благоверном Временном правительстве». Слова «император», «императрица», «наследник престола» стали запретными. Если же кто-то из священников продолжал возносить молитвы о Романовых, Синод применял в отношении нарушителя меры дисциплинарного взыскания: клириков запрещали в служении или, если они служили по военному ведомству, отправляли на фронт, в действующую армию.
— Но ведь с 3 марта — с назначения нового обер-прокурора, Владимира Львова — Синод был уже частью новой власти. Разве мог он действовать по-другому?
— В первые дни революции Синод действовал абсолютно самостоятельно. Переговоры между церковными иерархами и революционным властями — я установил это по архивным документам — начались еще до отречения Николая II, 1-2 марта.
Да и в дальнейшем отношения между Временным правительством и Синодом нельзя назвать отношениями начальников и подчиненных. На первой встрече нового обер-прокурора с членами Синода, состоявшейся 4 марта, была достигнута взаимная договоренность. Синод обещал легитимировать Временное правительство, привести народ к присяге на верность ему, издать ряд актов, необходимых, по мнению новой власти, для успокоения умов. Взамен Временное правительство устами нового обер-прокурора Святейшего синода Владимира Львова пообещало предоставить Церкви свободу самоуправления и самоустроения. В общем, вы — нам, мы — вам. А в вопросе отношения к монархии Синод даже превосходил по радикальности Временное правительство.
Керенский решился объявить Россию республикой лишь 1 сентября 1917 года. А Синод уже в первые мартовские дни предписал клиру и пастве забыть не только о бывшем императоре, но и о монархической альтернативе в целом.
Особенно ярко эта разница в подходах проявилась в текстах присяг. В гражданской, светской, установленной Временным правительством, речь шла о верности Временному правительству «впредь до установления образа правления волею народа при посредстве Учредительного собрания». То есть вопрос о форме правления здесь был открыт.
Согласно же текстам церковных ставленнических присяг, принимавшихся при посвящении в новый сан, церковно- и священнослужители обязывались «быть верным подданным Богохранимой Державе Российской и во всем по закону послушным Временному правительству ея». И точка.
— Однако позиция Церкви вполне соответствовала тогдашним общественным настроениям. Быть может, она просто плыла по течению?
— Нет, Церковь во многом сама формировала эти настроения. Ее влияние на общественно-политическое сознание паствы было огромным.
Возьмем, например, правые, монархические партии. До революции они были самыми многочисленными политическими объединениями в стране. В советской, да и в постсоветской историографии утверждалось, что царский режим прогнил настолько, что монархия рассыпалась при первом же толчке. И в подтверждение как раз приводилась судьба правых партий, которые, мол, просто растворились после революции. Они действительно исчезли с политической сцены, но не по причине своей «прогнившести». В программах всех правых партий говорится о «послушании святой Православной церкви». Святейший же синод, введя запрет на богослужебное поминовение царя и «царствовавшего дома», тем самым выбил из-под ног монархистов идеологическую почву.
Как правые партии могли агитировать за царскую власть, если Церковь запретила даже молитвенный звук о царе? Монархистам действительно оставалось лишь разойтись по домам. Короче говоря, члены Синода не плелись за паровозом революции, а, напротив, были одним из её локомотивов.
Именно Церковь сыграла ключевую роль в свержении Царской власти как института. Если бы не позиция членов Синода, занятая ими в мартовские дни, исторические события пошли бы — это совершенно очевидно — по другой траектории. Кстати, семь из 11 церковных иерархов, являвшихся на тот момент членами Синода (а это в том числе будущий патриарх Тихон) причислены к лику святых. Либо в РПЦ, либо в РПЦЗ, либо и там и там.
— Чем же царь не угодил духовенству?
— Они видели в нем харизматического конкурента: Царская власть, так же как и власть священства, обладала трансцендентальной, харизматической природой. Император как помазанник Божий имел огромные полномочия в сфере церковного управления.
— Насколько я понимаю, согласно Акту о престолонаследии Павла I, сохранявшему силу вплоть до Февраля, царь был главой Церкви?
— Не совсем так. В акте императора Павла I об этом говорится не напрямую, а вскользь, в виде пояснения: занятие престола запрещалось лицу иной, не православной веры, поскольку «государи российские суть главою Церкви». Всё. На самом деле место царя в церковной иерархии не было четко определено.
Здесь нужно пояснить, что власть священства состоит из трех составляющих. Первая — власть священнодействия, то есть совершение церковных таинств, служение литургии. На это российские монархи никогда не претендовали.
Второе — власть учительства, то есть право проповедать с амвона. Императоры имели власть учительства, но практически не пользовались ею.
Третья составляющая — церковное управление. И вот здесь власти у императора было намного больше, чем у любого из епископов. И даже всех епископов вместе взятых. Духовенство это категорически не устраивало. Они не признавали за монархом священнических полномочий, считая его мирянином, были недовольны вмешательством царя в церковные дела. И, дождавшись удобного момента, свели счеты с царством.
С богословской точки зрения революционная смена власти была легитимирована Церковью в синодальном переводе Послания к римлянам апостола Павла, сделанном в середине XIX века. Фраза «несть бо власть, аще не от Бога» была переведена там как «нет власти не от Бога». Хотя буквально означает: «Не есть власть, если не от Бога». Если же всякая власть от Бога, то что получается? Что изменение формы правления, революция, — тоже от Бога.
— Почему же, поддержав Временное правительство в марте, Церковь пальцем не пошевелила, чтобы помочь ему в октябрьские дни?
— Октябрьский кризис в определенном смысле играл на руку Поместному собору, который в обиходе называли «церковным учредительным собранием».
Дело в том, что, поскольку Церковь на тот момент не была отделена от государства, все решения собора, в том числе обсуждавшееся в те дни предложение о восстановлении патриаршества, должны были быть представлены на утверждение Временному правительству, остававшемуся высшей властью в стране. А оно могло в принципе и не согласиться с ними. Поэтому на октябрьский переворот собор отреагировал в первую очередь форсированием, ускорением процесса введения патриаршества. В возникшем вакууме власти Церковь увидела для себя дополнительный шанс: постановления собора ни с кем теперь не нужно было согласовывать. Решение о восстановлении патриаршества было принято 28 октября — всего через два дня после захвата власти большевиками. А ещё спустя неделю, 5 ноября, был избран новый патриарх. Спешка была такая, что постановление, определявшее права и обязанности патриарха, появилось уже после его интронизации.
Словом, у высшего духовенства и в мыслях не было поддерживать Временное правительство. Пусть, мол, будет любая власть, лишь бы не царская. Никто тогда не верил в прочность положения большевиков, да и сами они отнюдь не казались тогда Церкви исчадиями ада.
Примерно через год после Октябрьского переворота патриарх Тихон сказал в одном из своих посланий пастве (передаю близко к тексту): «Мы возлагали надежды на советскую власть, но они не оправдались». То есть, как явствует из этого документа, определенные расчеты на нахождение общего языка с большевиками были.
Церковь молчала, когда они захватили власть, молчала, когда начали преследовать своих политических оппонентов, когда разогнали Учредительное Собрание... Голос против советской власти духовенство начало поднимать лишь в ответ на «недоброжелательные» действия по отношению к самой Церкви — когда у неё начали отбирать храмы и земли, когда начались убийства священнослужителей.
— Тем не менее уже в январе 1918 года в постановлении по поводу декрета об отделении Церкви от государства собор прямо призвал к неповиновению новым властям. Однако благополучно продолжил работу. Чем можно объяснить такую мягкость большевиков? Она была осознанной либо у них просто не дошли тогда до Церкви руки?
— Во-первых, руки действительно дошли далеко не сразу. Главной целью большевиков в первые недели и месяцы после переворота было удержать власть. Все иные вопросы отодвигались на второй план. Поэтому и на «реакционное духовенство» советская власть смотрела поначалу сквозь пальцы.
Кроме того, в восстановлении патриаршества большевистское руководство, судя по всему, увидело для себя определенные выгоды. С одним человеком проще договориться, проще прижать его в случае необходимости к ногтю, чем коллективный орган управления.
Согласно известному апокрифу, прозвучавшему впервые в проповеди митрополита Русской Православной Церкви за рубежом Виталия (Устинова), Ленин, обращаясь в те годы к духовенству, сказал: «Вам нужна Церковь, вам нужен патриарх? Хорошо, будет у вас и Церковь, будет у вас и патриарх. Но мы дадим вам Церковь, мы дадим вам и патриарха». Я искал подтверждения этих слов, но не нашел. Но на практике так в конце концов и получилось.
— Собор заседал более года, последнее заседание прошло в конце сентября 1918 года, в разгар красного террора. Тем не менее он считается незаконченным. По версии патриархии, «20 сентября 1918 года работа Поместного собора была насильственно прервана». В какой мере это соответствует действительности?
— Ну что считать насильственным? Матросы Железняки туда не приходили, никого не разгоняли. Многие вопросы действительно оставались нерешенными — готовился ведь целый комплекс проектов церковных преобразований. Но воплотить их в жизнь ввиду новых политических реалий уже не представлялось возможным. Поэтому дальнейшее обсуждение теряло смысл.
Возникла и чисто финансовая проблема: кончились деньги. Новая власть не намеревалась финансировать собор, а прежние резервы были исчерпаны. А расходы ведь между тем были совсем немалыми. На обеспечение деятельности собора, на проживание делегатов — гостиницы, командировочные... Участники в итоге начали разъезжаться по домам — кворума уже не было. Настроение оставшихся было подавленным.
Почитайте «деяния» собора, выступления на последних его заседаниях: «нас очень мало», «сидим без денег», «власть всюду чинит препятствия, отбирает помещения и собственность»... Лейтмотив был: «Мы все равно ничего тут не высидим». То есть они сами распустились — продолжать работу не было уже никакого резона.
— Патриарх Тихон стал предстоятелем Церкви поистине волею случая: за обоих его соперников, дошедших до второго тура выборов, жеребьевки, было отдано, как известно, больше голосов. Счастливым этот случай с учетом трагических событий, случивших вскоре со страной, с Церковью и самим патриархом, назвать сложно, но все-таки насколько, по-вашему, Церкви повезло с Тихоном? Насколько хорошим патриархом, насколько адекватным тем задачам и проблемам, которые стояли тогда перед Церковью, он оказался?
— С именем Тихона связано очень много мифов. Считается, например, что он анафематствовал советскую власть. Речь идет о его послании от 19 января 1918 года. На самом же деле у этого обращения не было конкретного адресата, оно было сформулировано в самых общих словах. Анафеме предавались стремившиеся «к тому, чтобы погубить дело Христово и вместо любви христианской всюду сеять семена злобы, ненависти и братоубийственной брани». Между тем в арсенале Церкви было много довольно эффективных способов воздействия на власть. В том числе, например, интердикт, запрещение церковных треб до выполнения определенных условий. Условно говоря, священники могли перестать причащать, отпевать, крестить, венчать население до тех пор, пока не будет свергнута безбожная власть. Патриарх мог ввести интердикт, но не сделал этого. Уже тогда, в первые годы советской власти, Тихон подвергался критике за нежелание жестко противостоять большевикам. Его имя расшифровывали как «Тих он».
— На меня, признаюсь, произвела сильное впечатление история, рассказанная Вами в одной из Ваших работ со ссылкой на тобольского архивиста Александра Петрушина: у Церкви была реальная возможность спасти Царскую семью в период безвластия, наступивший после свержения Временного правительства, но Тихон распорядился использовать собранные для выкупа Романовых деньги на церковные нужды. Вы уверены, кстати, в её достоверности?
— Впервые она была опубликована в 2003 году в историческом журнале «Родина», учредителями которого являются Администрация Президента России и Правительство России. А потом я сам разыскал этого Петрушина. По образованию он историк, но работал в КГБ, потом — в ФСБ. Лет 10 как вышел в отставку.
По его словам, в силу своих должностных обязанностей он искал в Сибири золото Колчака. Золота, конечно, не нашел, но при исследовании местных архивов натолкнулся на множество других интересных вещей. В том числе на эту историю.
В 1930-е годы НКВД расследовал дело о каком-то контрреволюционном подполье, по которому проходил епископ Иринарх (Синеоков-Андриевский). Он-то и рассказал об этом. Деньги, о которых идет речь, предназначались охране царской семьи в Тобольске, состоявшей из трех гвардейских стрелковых рот — 330 солдат и 7 офицеров. В августе 1917 года им было назначено двойное жалованье, однако, когда власть поменялась, выплаты прекратились.
Охрана была согласна передать царскую семью любой власти, кому угодно, кто погасит образовавшийся долг. Об этом стало известно монархистам Петрограда и Москвы. Деньги были собраны, тайно доставлены в Тобольск и переданы местному епископу Гермогену.
Но к тому времени структура церковного управления поменялась — появился патриарх. И Гермоген не решился действовать самостоятельно, обратился за благословением к Тихону. Тихон же принял то решение, о котором вы уже сказали, — запретил использовать эти ценности по изначальному назначению. Куда они в итоге делись, неизвестно. Ни НКВД, ни КГБ не смогли отыскать никаких следов. Ну а Романовых в конце концов выкупили большевики. В апреле 1918 года в Тобольск прибыл отряд красноармейцев во главе с уполномоченным Совнаркома Яковлевым, доставивший гвардейцам задержанное жалованье. И увез царскую семью в Екатеринбург, на их голгофу.
Строго говоря, источник Петрушина не вполне надежный, но я ему склонен доверять, потому что его рассказ ничуть не противоречит огромной массе задокументированных фактов, свидетельствующих о негативном отношении Церкви и патриарха Тихона в частности к монархии и последнему Русскому Императору.
Достаточно сказать, что за все время своей работы Поместный собор не предпринял никаких попыток помочь Николаю II и его семье, когда они находилась в заточении, ни разу не высказался в их защиту. Об отрекшемся Императоре вспомнили лишь однажды — когда пришло известие о его расстреле. Да и то долго спорили, служить или нет панихиду. Примерно треть участников собора была против этого.
Церковь активно формировала в обществе антимонархические настроения.
— Может быть, боялись заступаться?
— Не думаю, что дело в боязни. На репрессии по отношению к своим коллегам участники собора реагировали очень бурно. Что называется, горой вставали на их защиту. И большевики к этим протестам очень даже прислушивались.
Скажем, когда был арестован епископ Нестор (Анисимов), этому вопросу было посвящено отдельное заседание. Собор выступил с заявлением, выражавшим «глубочайшее негодование по случаю насилия над Церковью», к большевикам была послана делегация с соответствующим ходатайством, в московских храмах молились об освобождении Нестора... В общем, целый комплекс мер. И епископа буквально на второй день выпустили из тюрьмы.
То же самое — с арестом члена Временного правительства, министра исповеданий Карташева, также участника собора: специальное заседание, ходатайство и так далее. И тот же результат — министра освободили. А на арестованного помазанника Божия — реакция нулевая. Я объясняю это тем, что царя они не считали за «своего», по-прежнему воспринимали его как харизматического конкурента. Противостояние священства и царства продолжалось.
— Отдельная тема — деятельность Тихона в 1920-е годы. Известна легенда, которую многие считают фактом: он якобы прокомментировал прорыв канализационных вод в Мавзолей словами: «По мощам и елей». Согласно распространенному мнению, в тот период Тихон являлся настоящим духовным лидером антибольшевистского сопротивления. Насколько оно соответствует действительности?
— Что касается высказывания про Мавзолей, приписываемого Тихону, то думаю, это действительно не более чем байка. Неизвестно ни то, где он это сказал, ни то, когда это было сказано, ни то, кто это слышал. Источников нет. Точно таким же мифом является и представление о Тихоне как о духовном лидере антибольшевизма. Можно привести массу фактов, которые выбиваются из этого образа. На самом деле Тихона очень мало интересовало происходящее за пределами Церкви. Он стремился дистанцироваться от политики.
— Существуют разные мнения по поводу подлинности так называемого завещания Тихона — опубликованного после его смерти воззвания, в котором он якобы призывает клир и мирян «без боязни погрешить против святой веры подчиниться советской власти не за страх, а за совесть». Какого мнения на сей счет придерживаетесь вы?
— Я считаю, что «завещание» подлинное. Хотя церковные историки пытаются доказать обратное. Дело в том, что «завещание» вполне вписывается в логику всех предыдущих заявлений и действий Тихона.
Часто утверждается, что до революции он придерживался правых взглядов. В качестве подтверждения приводится тот факт, что Тихон являлся почетным председателем ярославского отделения Союза Русского народа. Но сами монархисты тогда возмущались, что их архипастырь всячески уклоняется от участия в деятельности союза. На этой почве у Тихона даже случился конфликт с ярославским губернатором, добившимся в итоге перевода архиепископа в Литву.
Ещё один интересный сюжет: Тихону принадлежит приоритет в богослужебном поминовении советской власти. Когда его избрали на патриаршество, он согласно разработанному и утвержденному Поместным собором протоколу вознес молитву, в которой среди прочего присутствовала фраза «о властех наших». Но у власти на тот момент (5 ноября 1917 года по старому, 18 ноября по новому стилю. — «МК») уже 10 дней как находились большевики!
Известно также, что Тихон категорически отказался благословлять деникинскую армию. В общем, если вспомнить и проанализировать как приведенные, так и множество иных фактов его биографии, то в его призыве подчиниться советской власти ничего странного нет.
— То, что Тихона отравили, то, что он стал жертвой советских спецслужб, тоже миф?
— Нет, почему же. Вполне могли отравить.
— Но за что? От добра, как говорится, добра не ищут.
— Ну, хотя Тихон и шел на сотрудничество с советской властью, такого рвения, как Сергий Страгородский (в 1925-1936 годах заместитель патриаршего местоблюстителя, затем — местоблюститель, с сентября 1943 года — Патриарх Московский и всея Руси — «МК»), он все-таки не выказывал. Тот вообще был «конкретным» кадром ЧК-ГПУ-НКВД (интересно, откуда столько у Михаила Бабкина неприязни к Патриарху Сергию? – прим. авт. сайта) и фактически включил Церковь в структуру советского государства. Тихон, говоря его же словами, подчинялся советской власти лишь за страх. А Сергий — уже не только за страх, но и за совесть.
— Насколько могу судить, сегодня Церковь не очень любит вспоминать о своей роли в революционных событиях. У вас такое же мнение?
— Это еще мягко сказано! Тема «Церковь и революция» сегодня в РПЦ является попросту запретной. Лежит она на самой поверхности, источниковая база огромна, но до меня этим, по сути, никто не занимался. Да сегодня желающих, мягко говоря, немного. В советские времена у табу были одни причины, в постсоветские появились другие.
Я довольно часто общаюсь с исследователями, занимающимися историей Церкви. Среди них довольно много светских историков, но и они в большинстве случаев так или иначе связаны с РПЦ. Человек, допустим, преподает в МГУ, но одновременно возглавляет кафедру в Православном Свято-Тихоновском университете. И он не сможет там работать, его просто-напросто выгонят, если будет писать свои труды без оглядки на материалы архиерейских соборов, причисливших Тихона и целый ряд других архиереев той эпохи к лику святых. (Очередное некорректное утверждение Михаила Бабкина, ибо у святых тоже могут быть ошибки, так, например, первоверховный апостол Пётр трижды отрекался от Христа – прим. авт. сайта).
Доминирующая сегодня версия истории РПЦ — это чисто церковная версия. Все церковные и близкие к Церкви историки мои труды знают, читали, но ссылок на них — фактически ноль. Опровергнуть меня они не могут, согласиться со мной тоже не в силах <…>. (Здесь христолюбивый читатель мы прервём это интервью, так как далее будут обсуждаться вопросы до истории не относящиеся – прим. авт. сайта).
Источник: Газета "Московский комсомолец" №27566 от 8 декабря 2017 // https://www.mk.ru/social/2017/12/07/kak-cerkov-svergla-carskuyu-vlast-istorik-otkryvshiy-pravdu-boitsya-udara-toporom.html
