АРХИВ СТАТЕЙ

Подписаться на RSS

Популярные теги Все теги

Церковная реформа XVII века: эволюция взглядов, причины их происхождения и распространения

   Миниатюра работы А.А. Великанова «Сожжение протопопа Аввакума в Пустозерске 14 /27 апреля 1682 г.» из рукописи конца XVII века. Фото: http://osminin-history.my1.ru/_si/1/08448095.jpg.

   Московский поместный собор Русской Церкви 1681-1682 годов во главе с патриархом Иоакимом просил царя (царь Феодор Алексеевич в том же году 27 апреля /10 мая умирает, пережив лишь на 13 дней казнённого им протопопа Аввакума) ужесточить законодательство для преследования старообрядцев. Таким образом, были изданы так называемые «Двенадцать статей» царевны Софьи (1685 год), в которых говорится, что эти статьи повторяют и дополняют «прежний указ отца своего <…> Великого Государя Царя и Великого князя Алексея Михайловича, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержца»: «1. Которые расколщики святой церкви противятся, и хулу возлагают, и в церковь и к церковному пению и к отцам духовным на исповедь не ходят, и святых таин не причащаются, и в дома свои священников со святынею и с церковной потребой не пускают, и меж христианы непристойными своими словами чинят соблазн и мятеж, и стоят в том своем воровстве упорно: и тех воров (т.е. инакомыслящих – прим авт. сайта Фавор-Гора) ПЫТАТЬ, от кого они тому научены, и сколь давно, и на кого станут говорить и тех оговорных людей имать и расспрашивать и давать им меж себя ОЧНЫЕ СТАВКИ, а с очных ставок ПЫТАТЬ; и которые с пыток учнут в том стоять упорно ж, а покорения святой церкви не принесут, и таких, за такую ересь, по трикратному у казни допросу, буде не покорятся, ЖЕЧЬ в срубе и пепел развеять». См.: Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографическою экспедицией Академии наук. Т. 4. — СПб., 1836. С. 419—422. № 284.

   Только 1971 году Поместный Собор Русской Православной Церкви утвердил постановление об «отвержении и вменении, яко не бывших, порицательных выражений, относящихся к старым обрядам…». Тремя годами позднее в 1974 году подобное решение (с точностью до формулировок) было утверждено на Третьем Соборе Русской Церкви Заграницей. А в 2000 году Архиерейский Собор РПЦЗ подал всем православным прекрасный пример христианской любви и смирения, принеся покаяние перед старообрядцами: «Мы глубоко сожалеем о тех жестокостях, которые были причинены приверженцам Старого Обряда, о тех преследованиях со стороны гражданских властей, которые вдохновлялись и некоторыми из наших предшественников в иерархии Русской Церкви… Простите, братья и сестры, наши прегрешения, причинённые вам ненавистью. Не считайте нас сообщниками в грехах наших предшественников, не возлагайте горечь на нас за невоздержные деяния их. Хотя мы потомки гонителей ваших, но неповинны в причинённых вам бедствиях. Простите обиды, чтобы и мы были свободны от упрёка, тяготеющего над ними. Мы кланяемся вам в ноги и препоручаем себя вашим молитвам. Простите оскорбивших вас безрассудным насилием, ибо нашими устами они раскаялись в соделанном вам и испрашивают прощения… В XX веке на Православную Российскую Церковь обрушились новые преследования, теперь уже от рук богоборного коммунистического режима… Мы со скорбью признаём, что великое гонение нашей Церкви в прошедшие десятилетия отчасти может быть и Божиим наказанием за преследование чад Старого Обряда нашими предшественниками. Итак, мы сознаём горькие последствия событий, разделивших нас и, тем самым, ослабивших духовную мощь Русской Церкви. Мы торжественно провозглашаем своё глубокое желание исцелить нанесённую Церкви рану…» См.: Михаил Тюренков. Воссоединение Русской Церкви в перспективе Единоверия.

   В предложенной ниже научной статье будут подняты вопросы об авторстве злополучной церковной реформы, расколовшей русское общество на два непримиримых лагеря – старообрядцев и новообрядцев, насколько эта реформа была «Никоновыми новинами».

 

Церковная реформа XVII века: эволюция взглядов, причины их происхождения и распространения

(статья приводится в сокращении)

 

   Автор: Алексей Виноградов для портала Богослов.Ru

 

   XVII век в России ознаменован церковной реформой, имевшей далеко идущие последствия как для Церкви, так и для всего Российского государства. Принято связывать изменения в церковной жизни того времени с деятельностью патриарха Никона. Много исследований посвящено изучению этого феномена, однако их не отличает единообразие мнений. О причинах существования разных точек зрения на авторство и воплощение в жизнь церковной реформы XVII века повествует данная публикация.

 


1. Общепринятый взгляд на церковную реформу XVII века


 

   Середина XVII-го века в России ознаменована церковной реформой, имевшей далеко идущие последствия как для Церкви, так и для всего Российского государства. Принято связывать изменения в церковной жизни того времени с деятельностью патриарха Никона. В различных вариантах эту точку зрения можно встретить как у дореволюционных, так и у современных авторов. «При нем (Никоне) и при его главном участии действительно началось вполне верное и надежное по своим основам исправление наших церковных книг и обрядов, какого прежде у нас почти не бывало…» [1] – пишет выдающийся церковный историк XIX века митрополит Макарий. Следует обратить внимание, как аккуратно высказывается митрополит об участии патриарха Никона в реформе: исправление началось «при нем и при его главном участии». Несколько иной взгляд мы находим у большинства исследователей русского раскола, где исправление «богослужебных книг и церковных обрядов» [2] или «церковно-богослужебных книг и обрядов» [3] уже накрепко соединяется с именем Никона. Некоторые авторы допускают даже более категоричные суждения, когда утверждают, что Никоновым тщанием «была положена граница сеянию плевел» [4] в печатные книги. Не касаясь пока личностей, занимавшихся «сеянием плевел», отметим распространенность убеждения, что при патриархе Иосифе «преимущественно внесены были в богослужебные и учительные книги те мнения, которые сделались потом догмами в расколе» [5], а новый патриарх «дал правильную постановку этому вопросу» [6]. Таким образом, фразы «церковные новшества патриарха Никона» [7] или «его церковные исправления» [8] на долгие годы становятся общепринятым штампом и кочуют из одной книги в другую с завидным упорством. Открываем Словарь книжников и книжности Древней Руси и читаем: «С весны 1653 г. Никон, при поддержке царя, начал проведение в жизнь задуманных им церковных реформ…» [9] Автор статьи не одинок в своих суждениях, насколько можно судить об этом по их статьям и книгам, такого же мнения придерживаются: Шашков А.Т. [10], Урушев Д.А. [11], Бацер М.И. [12] и др. Даже написанное такими известными учеными, как Н.В. Понырко и Е.М. Юхименко, предисловие нового научного издания известного первоисточника – «Истории об отцах и страдальцах соловецких» Семена Денисова – не обошлось без перифраза вышеупомянутого высказывания, причем, в первом предложении [13]. Несмотря на полярность мнений в оценке деятельности Никона, где одни пишут о «непродуманных и неумело осуществленных реформах, проведенных патриархом» [14], а другие видят в нем создателя «просвещенной православной культуры», которой он «учится у православного Востока» [15], патриарх Никон остается ключевой фигурой реформы.

<…>

   Итак, мы имеем два варианта общепринятой оценки церковной реформы XVII-го века, которые своим происхождением обязаны разделению Русской Православной Церкви на старообрядческую и новообрядческую или, как говорили до революции, греко-российскую, Церкви. В силу различных причин, а особенно под влиянием проповеднической деятельности обеих сторон и ожесточенных споров между ними, эта точка зрения получила широкое распространение в народе и утвердилась в научной среде. Основной особенностью данного взгляда, независимо от положительного или отрицательного отношения к личности и деятельности патриарха Никона, является основополагающее и главенствующее значение его в деле реформирования Русской Церкви. На наш взгляд, эту точку зрения удобнее будет рассматривать в дальнейшем как упрощенно-традиционную.

 


2. Научный взгляд на церковную реформу, его постепенное формирование и развитие


 

   Существует другой подход к этой проблеме, сформировавшийся, по-видимому, не сразу. Обратимся сначала к авторам, которые хотя и придерживаются упрощенно-традиционной точки зрения, тем не менее, приводят ряд фактов, из которых можно сделать противоположные выводы. Так, например, митрополит Макарий, который тоже полагал начало реформирования при Никоне, оставил нам следующие сведения: «Сам царь Алексей Михайлович обратился в Киев с просьбою прислать в Москву ученых мужей, знавших греческий язык, чтобы они исправили по тексту семидесяти толковников славянскую Библию, которую тогда намеревались вновь напечатать» [26]. Ученые скоро прибыли и «успели еще при жизни патриарха Иосифа исправить по греческому тексту одну, уже оканчивавшуюся печатанием, книгу “Шестоднев” и напечатали свои исправления в конце книги…» [27] Граф А. Гейден, указывая на то, что «новый патриарх поставил все дело исправления церковных книг и обрядности на почву между-церковную» [28], сразу же оговаривается: «Правда, еще предшественник Никона, патриарх Иосиф, в 1650 г., не решаясь ввести единогласное пение в церквах, обращался за разрешением этой “великой церковной потребы” к Константинопольскому патриарху Парфению» [29]. Посвятивший свой труд противостоянию патриарха Никона и протопопа Иоанна Неронова, граф обращает внимание на деятельность «главного вождя раскола» до того, как его противник занял патриарший престол. Неронов, согласно его изысканиям, «принимал деятельное участие в исправлениях церковных книг, состоя членом совета при печатном дворе» [30] и «вместе со своим будущим врагом Никоном, в то время еще митрополитом Новгородским, содействовал также установлению церковного благочиния, оживлению церковной проповеди и исправлению некоторых церковных обрядов, напр., введению единогласного пения…» [31]. Интересную информацию об издательской деятельности во времена патриарха Иосифа сообщает нам олонецкий епархиальный миссионер и автор вполне традиционного учебного пособия по истории раскола священник К. Плотников: «В течение 10 лет (1642–1652) его патриаршества было издано такое количество книг (116), какого не выходило ни при одном из прежних патриархов» [32]. Даже у сторонников сознательного внесения погрешностей в печатные издания при патриархе Иосифе можно обнаружить некоторую неувязку фактов. «Порча церковных книг, – по мнению графа М.В. Толстого, – дошла до высшей степени и была тем прискорбнее и безотраднее, что производилась явно, утверждаясь, по-видимому, на законных основаниях» [33]. Но если «основания законные», то деятельность справщиков уже не «порча», а исправление книг, согласно определенным взглядам на этот вопрос, осуществлявшимся не «от ветра главы своея», а на основании официально утвержденной программы. Еще во времена патриаршества Филарета для улучшения книжных исправлений «Троицкими справщиками» была предложена следующая система: «а) иметь образованных справщиков и б) особых из столичного духовенства наблюдателей за печатанием» [34], что и было организовано. Только исходя из одного этого, мы можем прийти к выводу, что даже с участием таких личностей, как «протопопы Иван Неронов, Аввакум Петров и дьякон Благовещенского собора Федор», влиянием которых, согласно С.Ф. Платонову, «было внесено и распространено… много ошибок и неправильных мнений в новых книгах» [35], так называемая «порча» могла оказаться делом крайне затруднительным. Впрочем, маститый историк высказывает эту уже в его время устаревшую и критикуемую точку зрения как предположение. Заодно с Гейденом Платонов утверждает, что исправление книг, предпринятое новым патриархом, «теряло прежнее значение домашнего дела и становилось делом междуцерковным» [36]. Но если «дело» церковной реформы началось прежде, чем стало «междуцерковным», то изменился только ее характер и, следовательно, не Никон ее начинал.

 

   Более углубленные исследования по данному вопросу в конце XIX-го и начале XX-го веков вступают в противоречие с общепринятыми взглядами, указывая других авторов реформы. Н.Ф. Каптерев в своем фундаментальном труде убедительно доказывает это, перекладывая инициативу церковной реформы на плечи царя Алексея Михайловича и его духовника – протопопа Стефана. «Они первые, еще до Никона, – сообщает автор, – задумали произвести церковную реформу, ранее наметили ее общий характер и начали, до Никона, понемногу приводить ее в исполнение… они же создали и самого Никона, как реформатора-грекофила» [37]. Такого же взгляда придерживаются и некоторые другие его современники. Е.Е. Голубинский считает, что усвоение единолично Никону предприятия исправления обрядов и книг представляется «несправедливым и неосновательным». «Первая мысль об исправлении, – продолжает он, – принадлежала вовсе не одному Никону… а сколько ему, столько же и царю Алексею Михайловичу с другими ближайшими советниками последнего, и не будь государь, подобно Никону, способен внять представлениям о несправедливости нашего мнения относительно позднейших греков, будто они утратили чистоту православия древних греков, не могло бы иметь места и самое никоново исправление обрядов и книг, ибо veto государя могло бы остановить дело в самом начале» [38]. Без одобрения и поддержки царя, по мнению Голубинского, Никона с его идеями попросту не допустили бы к Патриаршему престолу. «В настоящее время можно считать уже вполне доказанным, что почва для деятельности Никона, в сущности, была подготовлена ранее, при его предшественниках» [39], – читаем мы у А. Галкина. Только предшественником «первого русского реформатора» [40] он считает патриарха Иосифа, который «так же, как и Никон, пришел к сознанию необходимости радикального исправления книг и обрядов, и притом по греческим оригиналам, а не по славянским рукописям» [41]. На наш взгляд, это неоправданно смелое заявление, хотя нельзя, конечно, согласиться с утверждениями некоторых ученых, называвших Иосифа «нерешительным и слабым» и заявлявших: «Неудивительно, что такой патриарх не оставил по себе доброй памяти в народе и в истории» [42]. Возможно, Галкин сделал такие поспешные выводы из событий последних лет правления первоиерарха, а ведь именно на это время приходится прибытие киевских ученых монахов в Москву, первая и вторая поездки Арсения Суханова на Восток или факт обращения Иосифа к Константинопольскому патриарху за разъяснениями по поводу введения единогласного богослужения. «Много выдающегося совершилось в Русской Церкви при его управлении, – пишет А.К. Бороздин, – но в последнее время личное его участие в делах церкви значительно ослабело, благодаря деятельности кружка Вонифатьева и примыкавшего к этому кружку Новгородского митрополита Никона» [43]. Протоиерей Павел Николаевский делится своими наблюдениями за ходом этой деятельности, сообщая, что книги, изданные в 1651 году, «во многих местах носят на себе явные следы исправлений по греческим источникам» [44]; как мы можем наблюдать – реформа в том виде, в котором ее обычно усваивают Никону, уже началась. Следовательно, кружок ревнителей благочестия первоначально трудился над воплощением в жизнь церковных преобразований, а некоторые его представители и есть творцы данной реформы.

<…>

   Вслед за Каптеревым и Голубинским, протоиерей Георгий Флоровский тоже пишет о том, что «“реформа” была решена и продумана во дворце» [53], но Никон привнес в нее свой невероятный темперамент. «…Именно он вложил всю страсть своей бурной и опрометчивой натуры в исполнение этих преобразовательных планов, так что именно с его именем и оказалась навсегда связана эта попытка огречить Русскую церковь во всем ее быту и укладе» [54]. Представляет интерес психологический портрет патриарха [55], составленный о. Георгием, в котором, на наш взгляд, он постарался избежать крайностей как положительного, так и отрицательного характера. Апологет патриарха Никона М.В. Зызыкин, ссылаясь на того же Каптерева, тоже отказывает ему в авторстве церковной реформы. «Никон, – пишет профессор, – не был ее инициатором, а только выполнителем намерения царя Алексея Михайловича и духовника его Стефана Вонифатьева, почему он и охладел совершенно к реформе после смерти Стефана, умершего в иночестве 11 ноября 1656 года, и после прекращения дружбы с царем» [56]. О влиянии Никона на характер преобразований Зызыкин сообщает следующее: «…согласившись ее проводить, он проводил ее с авторитетом Патриарха, с энергией, ему свойственной во всяком деле» [57]. В силу специфики своей работы, автор обращает повышенное внимание на противостояние первоиерарха и боярства, которое стремилось оттеснить «собинного друга» от царя и для этого не брезговало ничем, даже союзом с церковной оппозицией. «Старообрядцы же, – по мнению Зызыкина, – хотя и ошибочно, считали инициатором реформы Никона… и потому создавали о Никоне самое нелестное представление, в его деятельности видели только дурное и в его поступки вкладывали разные низкие мотивы и охотно присоединялись ко всякой борьбе против Никона» [58]. Русский ученый немецкой школы И.К. Смолич затрагивает данную тему в своей уникальной работе, посвященной русскому монашеству. «Меры Никона по исправлению церковных книг и изменению некоторых богослужебных обрядов, – сообщает историк, – в сущности, не содержали в себе ничего нового, они явились лишь последним звеном в длинной цепи подобных мероприятий, которые либо уже были проведены до него, либо должны были проводиться в будущем» [59]. Автор подчеркивает, что патриарх был вынужден продолжать исправление книг, «но эта вынужденность как раз и противоречила его характеру, не могла пробудить в нем подлинного интереса к делу» [60]. По мнению еще одного представителя нашего зарубежья А.В. Карташева, автором реформы был возглавлявший боголюбческое движение протопоп Стефан. «Новый патриарх, – пишет он в своих очерках по истории Русской Церкви, – принялся с вдохновением за выполнение той программы своего служения, которая была из долговременных личных бесед и внушений хорошо известна царю и разделялась последним, ибо исходила от царского духовника, протопопа Стефана Вонифатьева» [61]. Дело исправления книг и обрядов, считает автор, «породившее наш несчастный раскол, стало так общеизвестно, что непосвященным оно кажется главным делом Никона» [62]. Реальное же положение вещей, по утверждению Карташева, таково, что идея книжной справы для патриарха «была попутной случайностью, выводом из главной его идеи, а самое дело… было для него старым традиционным делом патриархов, которое надо было просто по инерции продолжать» [63]. Никон был одержим другой идеей: он мечтал о возвышении власти духовной над властью светской, а юный царь своим расположением и ласками благоприятствовал ее укреплению и развитию. «Мысль о примате Церкви над государством туманила Никону голову» [64], – читаем мы у А.В. Карташева, и в этом контексте мы должны рассматривать всю его деятельность. Автор фундаментальной работы по старообрядчеству С.А. Зеньковский отмечает: «Царь поспешил с избранием нового патриарха, так как слишком долго затянувшийся конфликт между боголюбцами и патриаршим управлением, естественно, нарушал нормальную жизнь Церкви и не давал возможности провести реформы, намеченные царем и боголюбцами» [65]. Но в одном из предисловий к своему исследованию он пишет, что «кончина безвольного патриарха Иосифа в 1652 году совершенно неожиданно изменила курс «русской реформации» [66]. Противоречивость такого рода у этого и других авторов возможно объяснить неопределенностью и неразработанностью терминологии по данному вопросу, когда традиция говорит одно, а факты – другое. Впрочем, в другом месте книги автор ограничивает преобразовательные действия «архиерея крайнего» исправлением Служебника, «к чему фактически и свелись все “реформы” Никона» [67]. Зеньковский тоже обращает внимание на изменение характера реформы под влиянием нового патриарха: «Он стремился проводить реформу автократически, с позиции растущей силы патриаршего престола» [68]. Вслед за Н.М. Никольским, который писал о принципиальном различии взглядов на организацию церковных исправлений между боголюбцами и Никоном, когда последний «хотел исправить церковь… не установлением в ней соборного начала, а посредством возвышения священства над царством» [69], С.А. Зеньковский указывает, что «авторитарное начало противопоставлялось им на практике началу соборности» [70].

<…>

   Вот что пишет в своей статье Н.Ю. Бубнов: «Патриарх Никон выполнял волю царя, сознательно взявшего курс на перемену идеологической ориентации страны, ставшего на путь культурного сближения с европейскими странами» [71]. Описывая деятельность ревнителей благочестия, ученый обращает внимание на надежды последних, что новый патриарх «закрепит их преобладающее влияние на ход идеологической перестройки в Московском государстве» [72]. Однако все это не мешает автору связывать начало реформ с Никоном; по-видимому, сказывается влияние старообрядческих первоисточников, но о них речь пойдет ниже. В контексте рассматриваемой проблемы представляет интерес замечание церковного историка протоиерея Иоанна Белевцева. Преобразования, по его мнению, «не были личным делом патриарха Никона, а потому исправление богослужебных книг и изменение церковных обрядов продолжалось и после оставления им патриаршей кафедры» [73]. Известный евразиец Л.Н. Гумилев в своих оригинальных изысканиях не обошел церковную реформу стороной. Он пишет, что «после смуты реформа Церкви стала самой насущной проблемой» [74], а реформаторами были «ревнители благочестия». «Реформу проводили не архиереи, – подчеркивает автор, – а священники: протопоп Иван Неронов, духовник юного царя Алексея Михайловича Стефан Вонифатьев, знаменитый Аввакум» [75]. Гумилев почему-то забывает о светской составляющей «кружка боголюбцев». В кандидатской работе, посвященной деятельности Московского Печатного двора при патриархе Иосифе, священника Иоанна Миролюбова читаем: «“Боголюбцы” выступали за живое и активное участие низового священства и мирян в делах церковной жизни, вплоть до участия в церковных соборах и управлении Церковью» [76]. Иоанн Неронов, указывает автор, был «связующим звеном» между московскими боголюбцами и «ревнителями благочестия из провинции» [77]. Инициаторами «новин» о. Иоанн считает ядро столичного кружка боголюбцев, а именно: Федора Ртищева, будущего патриарха Никона и царя Алексея Михайловича, которые «постепенно пришли к твердому убеждению, что должна быть осуществлена обрядовая реформа и книжное исправление с тем, чтобы привести русскую богослужебную практику в соответствие с греческой» [78]. Впрочем, как мы уже заметили, такая точка зрения является достаточно распространенной, меняется только состав лиц кружка, вдохновившихся этой идеей.

<…>

   Некоторые современные авторы нередко начинают с упрощенного взгляда на реформу, описывая сначала великие замыслы и бурную деятельность патриарха-реформатора, как, например, «последнюю попытку переломить неблагоприятный для церкви процесс» падения ее политической роли [80] и рассматривая церковно-обрядовые исправления в данном контексте как «замену удельной пестроты единообразием» [81]. Но под давлением фактов приходят к неожиданному результату: «После низложения Никона продолжение реформ взял в свои руки сам царь Алексей Михайлович, который пытался договориться с антиниконовской оппозицией, не уступая ей по существу» [82]. Спрашивается, зачем царю заниматься реформой опального патриарха? Такое возможно только в случае, если перемены своим существованием обязаны не Никону, а самому Алексею Михайловичу и его окружению. В таком контексте возможно объяснить и отстранение от преобразований кружка боголюбцев, стремившихся «к проведению реформы церкви с опорой на русские традиции» [83]. Кому-то они мешали, возможно, «умеренным западникам» из окружения царя, эти опытные интриганы вполне могли сыграть на покаянных чувствах царя, протопопа Стефана и самого Никона в отношении покойного патриарха Иосифа, которого они вместе с прочими боголюбцами фактически отстранили от дел. Называя ревнителей «обществом духовных и светских лиц, заинтересованных богословскими вопросами и ориентированных на упорядочение церковной жизни» [84], Д.Ф. Полознев придерживается упрощенно-традиционной точки зрения по вопросу начала реформы [85]. При этом он обращает внимание на факт продвижения царем в патриархи Новгородского митрополита вопреки желанию придворных и отмечает: «В Никоне царь увидел человека, способного на преобразования в духе близким им обоим идей вселенского значения русского православия» [86]. Получается, реформы начал Никон, но позаботился об этом заранее царь, который, по причине молодости, сам нуждался еще в поддержке и заботе. В.В. Молзинский отмечает: «Именно царь, движимый политическими помыслами, инициировал эту государственно-церковную реформу, которая чаще всего именуется “никоновой”» [87]. Его мнение о Никоне совпадает с взглядом Бубнова: «Современный уровень научных знаний… вынуждает признать патриарха лишь исполнителем “государевых” устремлений, хотя и не лишенным своих целей, политических амбиций и видения (глубоко ошибочного) перспективы своего места в структуре высшей власти» [88]. Автор более последователен в своих суждениях относительно термина «реформа Никона». Он пишет о «тотальном распространении» и укоренении данного понятия в отечественной историографии в силу устоявшихся «стереотипов мышления». Одним из последних больших исследований по церковной реформе XVII века является одноименная работа Б.П. Кутузова, в которой он тоже критикует «стереотипные представления» по данному вопросу, распространенные в среде «средних верующих». «Однако такое понимание реформы XVII века, – утверждает автор, – далеко от истины» [89]. «Никон, – по мнению Кутузова, – был всего лишь исполнителем, а за его спиной, незримо для многих, стоял царь Алексей Михайлович…» [90], который «задумал реформу и сделал Никона патриархом, уверившись в его полной готовности провести эту реформу» [91]. В другой своей книге, которая является одним из продолжений первого труда автора, он пишет еще категоричнее: «Обращает на себя внимание тот факт, что царь Алексей приступил к подготовке реформы сразу же после вступления на престол, т.е. когда ему было всего лишь 16 лет! Это свидетельствует о том, что царя с детства воспитывали в этом направлении, были, конечно, и опытные советники, и фактические руководители» [92]. К сожалению, информация в произведениях Б.П. Кутузова подается тенденциозно: автор сосредоточен на «заговоре против России» и апологии старообрядчества, так что весь богатый фактический материал сводится им к этим проблемам, что значительно усложняет работу с его книгами. С.В. Лобачев в исследовании, посвященном патриарху Никону, через «сопоставление разновременных источников» тоже приходит к выводу, что «история раннего раскола, по всей видимости, не укладывается в рамки привычной схемы» [93]. Итогом главы, посвященной церковной реформе, становится уже известное нам по трудам эмиграции заключение: «… главным делом Никона была не реформа, а возвышение роли священства и вселенского православия, что нашло отражение в новом внешнеполитическом курсе Русского государства» [94]. Протоиерей Георгий Крылов, изучавший книжную справу богослужебных миней в XVII столетии, традиционно связывает начало «собственно литургической реформы, которая обычно называется никоновской» [95], с восшествием Никона на патриарший престол. Но далее в своей «план-схеме» этой «необъятной», по мнению автора темы, он пишет следующее: «Два последних упомянутых периода – никоновский и иоакимовский – необходимо рассматривать в связи с греческим и латинским влиянием в России» [96]. О. Георгий разделяет книжную справу XVII века на следующие периоды: филарето-иоасафовский, иосифовский, никоновский (до собора 1666–1667 годов), предиоакимовский (1667–1673 годы), иоакимовский (входят первые годы правления патриарха Адриана) [97]. Для нашей работы наибольшую важность представляет сам факт разделения книжных исправлений и связанной с ними церковной реформы на периоды.

 

   Таким образом, мы имеем значительное число исследований, в которых инициаторами реформ являются другие члены боголюбческого движения, а именно: царь Алексей Михайлович (в подавляющем большинстве работ), протопоп Стефан Вонифатьев, «опытные советники и фактические руководители» и даже патриарх Иосиф. Никон занимается реформой «по инерции», он – исполнитель воли ее автора, причем только на определенном этапе. Церковная реформа началась (у ряда историков – подготавливалась) до Никона и продолжилась после его ухода с кафедры. Своим названием она обязана необузданному темпераменту патриарха, его властным и поспешным методам введения изменений и, следовательно, многочисленным просчетам; не следует забывать о влиянии факторов, от него не зависящих, как, например, приближение 1666 года, со всеми вытекающими из этого, согласно Кирилловой книге, обстоятельствами. Данная точка зрения подкреплена логическими выводами и многочисленным фактическим материалом, что позволяет именовать ее в дальнейшем как научную.

 

   Как мы можем наблюдать, далеко не все упомянутые авторы в полной мере разделяют научный взгляд на рассматриваемую проблему. Это связано, во-первых, с постепенностью его формирования, во-вторых, с воздействием сложившихся стереотипов и влиянием цензуры, а в-третьих, с религиозными убеждениями самих ученых. Вот почему труды многих исследователей остались в переходном состоянии, т.е. содержат элементы как упрощенно-традиционной, так и научной точек зрения. Следует особо подчеркнуть непрекращающееся идеологическое давление, которое им приходилось преодолевать наряду с научно-исследовательскими трудностями, это относится и к XIX-му веку, и к XX-му, хотя нельзя забывать, что коммунистический прессинг имел всеобъемлющий антирелигиозный характер. Более подробно данные факторы будут рассматриваться в пунктах 3 и 4.


Окончание

Примечания


Источник: https://bogoslov.ru/article/4252531


Статьи по теме:

Старообрядческий духовный стих памяти боярыни Морозовой

Окончание. Церковная реформа XVII века: эволюция взглядов, причины их происхождения и распространения.

Фото: https://cdn-s-static.arzamas.academy/uploads/ckeditor/pictures/11414/content_avvakum.jpg


Церковная реформа XVII века: эволюция взглядов, причины их происхождения и распространения. Окончание

(статья приводится в сокращении)


Начало статьи


   Автор: Алексей Виноградов для портала Богослов.Ru

 


3. Старообрядческая точка зрения и ее влияние на науку


 

   Повсеместно встречающиеся в различных современных изданиях отголоски упрощенно-традиционной точки зрения не представляются чем-то необычным. Даже Н.Ф. Каптерев прибегает к ставшему термином выражению «реформы Никона». Для уверенности в этом достаточно взглянуть в оглавление его книги; это, впрочем, не удивительно, ведь автор считает патриарха «во все время своего патриаршества… самостоятельным и независимым деятелем» [98]. Живучесть данной традиции напрямую связана со старообрядчеством, взгляды и труды представителей которого по изучаемому вопросу мы и рассмотрим. В предисловии одной противостароверческой книги можно прочесть такой пассаж: «В настоящее время старообрядцы ведут борьбу с православною Церковью совсем не так, как прежде: старопечатными книгами и рукописями они не удовлетворяются, а «рыщут, как говорит преп. Викентий Лиринский, по всем книгам божественного закона»; тщательно следят за современною духовною литературою, подмечая везде так или иначе благоприятствующие их заблуждениям мысли; приводят свидетельства «от внешних», не только православных духовных и светских писателей, но и неправославных; особенно же полною рукою черпают доказательства из святоотеческих творений в русском переводе» [99]. Это довольно интригующее в плане полемико-исследовательской деятельности староверов заявление оставляло надежду найти некоторую объективность в изложении истории начала церковного разделения у старообрядческих авторов. Но и здесь мы столкнулись с раздвоением взглядов на церковную реформу XVII века, правда, несколько иного характера.

 

   В традиционном ключе, как правило, пишут дореволюционные авторы, книги которых, как и у нас, сейчас активно переиздаются. К примеру, в кратком жизнеописании Аввакума, составленном С. Мельгуновым [100], напечатанном в брошюре, содержащей канон этому почитаемому у староверов «священномученику и исповеднику», в предисловии к Оправданию Старообрядчествующей Христовой Церкви белокриницкого епископа Арсения Уральского [101] и проч. Вот наиболее характерный пример: «…Надмившись духом гордости, честолюбия и неудержимого властолюбия, – пишет известный старообрядческий начетчик Д.С. Варакин, – он (Никон) набросился на святую древность вместе со своими «прихлебателями» – восточными «Паисиями», «Макариями» и «Арсенами» давай «хулить»… и «порицать» все святое и спасительное…» [102]

 

   Современных старообрядческих писателей следует разобрать подробнее. «Причиной раскола, – читаем мы у М.О. Шахова, – послужила попытка патриарха Никона и его преемников при активном участии царя Алексея Михайловича преобразовать богослужебную практику Русской Церкви, полностью уподобив ее современным восточным православным церквям или, как тогда говорили на Руси, «Греческой Церкви» [103]. Это наиболее научно-выверенная форма упрощенно-традиционной точки зрения. Дальнейшее изложение событий таково, что в контексте «новин» автором упоминается только Никон. Но в другом месте книги, где Шахов рассуждает на тему отношения староверов к царю, мы уже встречаем иное мнение, которое выглядит так: «Неразрывная связь государственной и церковной властей исключала возможность того, чтобы реформа патриарха Никона осталась чисто церковным делом, в отношении которого государство могло оставаться нейтральным» [104]. Более того, автор тут же усиливает свою мысль заявлением, что «с самого начала гражданские власти были полностью солидарны с Никоном» [105], что противоречит, к примеру, утверждению Е.Ф. Шмурло: «Никона ненавидели, и в значительной степени эта ненависть была причиной того, что многие из его мер, сами по себе вполне справедливые и разумные, заранее встречали к себе враждебное отношение единственно потому, что исходили от него» [106]. Понятно, что ненавидели патриарха не все, и в разное время эта ненависть проявлялась по-разному, но не оказывать влияния она могла только в одном случае: если патриарх выполнял указания государственной власти, что мы и наблюдаем в деле церковной реформы.

<…>

   Чтобы выяснить причины происхождения этой неопределенности, обратимся за разъяснениями к известному старообрядческому писателю и полемисту Ф.Е. Мельникову. Благодаря издательской деятельности Белокриницкой старообрядческой митрополии, мы имеем два варианта описания событий XVII века этим автором. В наиболее ранней книге автор в основном придерживается упрощенно-традиционного взгляда, где Никон пользуется «добродушием и доверием юного царя» [109] для достижения своих целей. Вслед за Каптеревым Мельников указывает, что приезжие греки обольстили государя «превысочайшим престолом великого царя Константина», а патриарха тем, что он «будет освящать Соборную Апостольскую Церковь Софию Премудрость Божию в Константинополе» [110]. Нужно было только произвести исправления, поскольку, по мнению греков, «Русская Церковь во многом отступила от истинных церковных преданий и обычаев» [111]. Всю дальнейшую активность в деле реформы автор приписывает исключительно Никону, и это продолжается вплоть до оставления им патриаршества. Далее в повествовании царь выглядит уже вполне самостоятельным и даже ловким правителем. «Погубил Никона именно царь Алексей Михайлович: греческие и русские архиереи были лишь орудием в его руках» [112]. Более того, автор сообщает нам, что «при дворце и в высших кругах московского общества сложилась довольно сильная церковно-политическая партия», возглавлял которую «сам царь», мечтавший стать «одновременно и византийским императором, и польским королем» [113]. И действительно, такая резкая перемена в характере русского самодержца труднообъяснима без учета его окружения. Ф.Е. Мельников перечисляет разноплеменной состав этой партии, называя некоторых по именам, в частности Паисия Лигарида и Симеона Полоцкого, возглавлявших, соответственно, греков и малороссов. «Русские царедворцы» – западники, «бояре – интриганы» и «разные иноземцы» [114] указаны без главных своих начальников. Эти люди, по мнению автора, благодаря Никону захватили власть в Церкви и не были заинтересованы в восстановлении поруганной старины, а при условии зависимости епископата от правительства и боязни архиереев потерять свое положение и доходы, у сторонников старого обряда не оставалось никаких шансов. Сразу же возникает вопрос, неужели эта «церковно-политическая партия» появилась только ко времени оставления патриархом своей кафедры? Обратимся к другому труду рассматриваемого автора, написанному в Румынии уже после российской катастрофы 1917 года. Так же как и в первой своей работе, историк староверия указывает на влияние понаехавших в Москву во главе с иезуитом Паисием Лигаридом греков, которые помогали государю в деле осуждения неугодного ему патриарха и управлении Церковью. Упоминает «зараженных латинством юго-западных монахов, учителей, политиков и других дельцов» [115], прибывших из Малороссии, указывает на западные веяния в среде царедворцев и боярства. Только реформа начинается иначе: «Царь и патриарх, Алексей и Никон, и их преемники и последователи, стали вводить в Русскую Церковь новые обряды, новые богослужебные книги и чины, устанавливать новые отношения к Церкви, а также к самой России, к русскому народу; укоренять иные понятия о благочестии, о таинствах церковных, об иерархии; навязывать русскому народу совершенно иное мироощущение и прочее» [116]. Несомненно, что историческая информация в этих книгах подается под влиянием религиозных убеждений автора, но если в первой главную роль в реформе играет Никон, то во второй акцент в деле преобразований сделан уже на царя и патриарха. Может быть, это связано с тем, что вторая книга написана после падения царизма (!? – прим. авт. сайта Фавор-Гора), а возможно, Мельников изменил свой взгляд на некоторые события под влиянием новых исследований. Для нас важно, что здесь прослеживаются сразу три фактора, под влиянием которых формируется смешанная точка зрения на церковные исправления, т.е. религиозные убеждения автора, преодоление им укоренившихся стереотипов, наличие или отсутствие идеологического давления. Но самое важное, что в своей краткой истории Ф.Е. Мельников пишет дальше: «Кто последовал за Никоном, принял новые обряды и чины, усвоил новую веру, – тех народ стал называть никонианами и нововерами» [117]. С одной стороны, автор сообщает нам факты, изложенные в старообрядческой интерпретации, т.е. смешанное видение проблемы, а с другой, упрощенно-традиционное народное восприятие событий, связанных с реформой. Обратимся к истокам этого восприятия, самое непосредственное влияние на которое оказали выходцы из народа – гонимые традиционалисты во главе с протопопом Аввакумом.

 

   Итак, корни упрощенной традиции в старообрядческом ее варианте восходят к самым первым старообрядческим писателям – очевидцам и участникам этих трагических событий. «В лета 7160-го году, – читаем мы у Аввакума, – июня в 10 день, по попущению Божию вскрался на престол патриаршеский бывшей поп Никита Минич, в чернецах Никон, обольстя святую душу протопопа духовнаго царева, Стефана, являяся ему яко ангел, а внутрь сый диявол» [118]. По мнению протопопа, именно Стефан Вонифатьев «увеща царя и царицу, да поставят Никона на Иосифово место» [119]. Описывая попытку боголюбцев возвести на патриаршество царского духовника, вождь зарождающегося староверия в другом своем произведении сообщает: «Он же не восхотел сам и указал на Никона-митрополита» [120]. Дальнейшие события по воспоминаниям Аввакума выглядят следующим образом: «…Егда же бысть патриархом злый вождь и начальник, и начат казити правоверие, повелеваяй трема персты креститися и в пост Великий в церкви в пояс творити метания» [121]. Другой пустозерский узник, поп Лазарь, дополняет аввакумов рассказ, сообщая о деятельности нового патриарха после того, как «огнепального протопопа» сослали в Сибирь. Вот что он пишет: «Богу попустившему за наше согрешение, тебе царю благородному бывшу на брани, злый пастырь, быв во овчей кожи волк, Никон патриарх, измени святый чин, изврати книги и благолепоты святыя Церкви опроверже, и нелепыя раздоры и чины во святую Церковь внесе от разных ересей, и гонение велико ученицы его правоверным творят и доднесь» [122]. Протопопова соузника и духовника инока Епифания более занимает неудачный, дискредитировавший всю никонову книжную справу тандем патриарха и освобожденного им авантюриста Арсения Грека. Его инок наверняка знал лично, по крайней мере, он был келейником старца Мартирия, у которого Арсений находился «под началом» [123]. «И как грех ради наших попустил Бог на престол патриаршеский наскочити Никону, предотече антихристову, он же, окаянный, вскоре посадил на Печатной двор врага Божия Арсения, жидовина и грека, еретика, бывшаго у нас в Соловецком монастыре в заточении, – пишет Епифаний, – и с сим Арсением, отметником и со врагом Христовым, Никон, враг же Христов, начаша они, враги Божии, в печатныя книги сеяти плевелы еретическия, проклятыя, и с теми злыми плевелами те книги новыя начаша посылати во всю Рускую землю на плач, и на рыдание церквам Божиим, и на погибель душам человеческим» [124]. Само название сочинения еще одного представителя «пустозерской горькой братии» дьякона Федора говорит о его взглядах на происходящее: «О волке, и хищнике, и богоотметнике Никоне достоверное свидетельство, иже бысть пастырь во овчей кожи, предотеча антихристов, яко Церковь Божию раздра и вселенную всю возмути, и святых оболга и возненавиде, и кровопролития многа сотвори за истинную веру Христову правую» [125]. Полвека спустя в произведениях выговских писателей данные события приобретают поэтическую форму. Вот как это выглядит у автора Винограда Российского Симеона Денисова: «Егда же попущением Божиим всероссийскаго церквоправления корабль Никону вручися, на превысочайшем патриаршестем престоле, в лето 7160 недостойне на достойный оный седе, коея всемрачныя бури не возведя? Коего многобурнаго треволнения на российское не впусти море? Киих вихроколебательных трясений на всекрасный не нанесе корабль? Ветрила ли всеблагодатных духосошвенных догматов обрете предерзостне сия раздра, ядрила ли всепредобрых церковных уставов немилостивне сломи, стены ли всекрепких божественных законов, всеяростне разсече, весла ли отеческих всеблаголепных чиноположений всезлобне преломи, и в кратце рещи, всю ризу церковную пребезстудно растерза, весь корабль Церкве российския всегневно сокруши, все пристанище церковное пребезумно смути, всю Россию мятежа, смущения, колебания и кровопролития многоплачевно наполни; занеже древлецерковныя в России православная веления, и благочестивыя законы, яже Россию всеблагодатне украшаху, от церкве непреподобне отверже, вместо же сих иныя и новыя вседерзостне предаде» [126]. Историк Выговской пустыни Иван Филипов, повторяя слово в слово многое из вышеуказанного высказывания Денисова, сообщает следующие подробности: «…Яко Никон патриаршескими одеждами облагашеся, иже прием высочайший престол: подходит к высочайшему царьскому величеству своими злыми лукавыми умышлении; просит царское величество, чтоб ему велел правити на печатном дворе российския книги з древлегреческими харатейными, сказуя яко российския книги от многих преводников преписующих несправны явишася з древлегреческими книгами: но царьское величество не чая в нем таковаго злаго лютаго лукаваго умышления и коварства и попусти ему на таковое его злое лукавое вымышление и прошение, даде ему власть сие творити; он же прия власть без боязни начат свое желание исполняти и великаго смущения и мятежа Церковь, великих озлоблений и бед люди, великаго колебания и труса всю Россию исполни: непоколебимыя церковныя пределы поколебав и недвижимыя благочестия уставы предвигнув, соборныя святых отец клятвы прерва» [127]. Таким образом, мы можем наблюдать, как формировался участниками событий, в данном случае пустозерскими узниками, упрощенно-традиционный взгляд на реформу, и как происходила на Выге позднейшая иконизация этой точки зрения. Но если присмотреться к произведениям пустозерцев, а особенно к сочинениям Аввакума, более внимательно, то можно найти очень интересную информацию. Вот, например, высказывания протопопа об участии Алексея Михайловича в роковых событиях эпохи: «Ты, самодержче, суд подымеши о сих всех, иже таково им дерзновение подавый на ны… Кто бы смел рещи таковыя хульныя глаголы на святых, аще бы не твоя держава попустила тому быти?.. Все в тебе, царю, дело затворися и о тебе едином стоит» [128]. Или подробности, сообщаемые Аввакумом, о событиях избрания Никона в патриархи: «Царь ево на патриаршество зовет, а он бытто не хочет, мрачил царя и людей, а со Анною [129] по ночам укладывают, как чему быть, и много пружався со дияволом, взошел на патриаршество Божиим попущением, укрепя царя своим кознованием и клятвою лукавою» [130]. И как это все смог выдумать и осуществить «мужик-мордвин» в одиночку? Даже если согласиться с мнением протопопа, что Никон «ум отнял у милова (царя), у нынешнева, как близ его был» [131], нужно помнить, что российская монархия была тогда еще только на пути к абсолютизму, и влияние фаворита, да еще с таким происхождением, не могло быть настолько значительным, если конечно не было наоборот, как, например, считает С.С. Михайлов. «Амбициозного патриарха, – заявляет он, – решившего действовать по принципу “реформа ради реформы”, оказалось легко использовать хитрому царю Алексею Михайловичу с его политическими мечтаниями о всеправославном господстве» [132]. И хотя суждение автора представляется чрезмерно категоричным, – «хитрости» одного царя в таком деле мало, и сомнительно, чтобы это коварство было присуще ему изначально. Cвидетельства очевидцев как нельзя лучше показывают, что за Никоном стояли сильные и влиятельные люди: царский духовник протопоп Стефан, окольничий Федор Ртищев и его сестра, вторая ближняя боярыня царицы Анна. Несомненно, что были и другие, более влиятельные и менее заметные личности, да и царь Алексей Михайлович принимал во всем самое непосредственное участие. Предательство, в понимании боголюбцев, новым патриархом своих друзей, когда он их «в Крестовую не стал пускать» [133], единоличное принятие решений по вопросам церковного реформирования, страстность и жестокость, которой сопровождались его действия и указы, по-видимому, настолько потрясли ревнителей, что за фигурой Никона они никого и ничего уже не видели. Разбираться в течениях московской политики, в тонкостях дворцовых интриг и в прочей закулисной возне, сопровождавшей рассматриваемые события, Иоанну Неронову, а тем более провинциальным протопопам было крайне сложно, да и невозможно, т.к. они очень скоро отправились в ссылку. Поэтому и оказался во всем виноват прежде всего патриарх Никон, который своей колоритной личностью заслонил истинных творцов и вдохновителей реформы, а благодаря проповеди и сочинениям первых руководителей и вдохновителей борьбы с «никоновыми новинами» эта традиция закрепилась в старообрядчестве и во всем русском народе.

<…>

   Подводя итог, хотелось бы отметить, что описание событий, воспринятое от мучеников и исповедников староверия, утвердилось в народной массе не как научное знание, а воспринималось и воспринимается в большинстве случаев как предмет веры. Именно поэтому старообрядческие авторы хотя и стараются использовать новые материалы и факты в своих научных изысканиях, но почти всегда вынуждены оглядываться на учение, ставшее церковным преданием и освященное страданием предыдущих поколений. Таким образом, возникает точка зрения, более или менее удачно, в зависимости от автора, сочетающая в себе религиозно-историческую традицию и новые научные факты. Такая же проблема может встать и перед Русской Православной Церковью в связи с характером исследований авторов, являющихся сторонниками канонизации патриарха Никона [139]. Данный научный взгляд именуется нами смешанным и, в силу своего несамостоятельного характера, подробно не рассматривается. Помимо сторонников старой веры, эта точка зрения имеет широкое распространение как в светских кругах, так и среди новообрядцев [140]. В научной среде этот взгляд получил наибольшее распространение в советский период, сохраняет свое влияние и по сей день, особенно если ученые являются старообрядцами или симпатизируют ему.

 


4. Причины возникновения и распространения различных точек зрения на церковные преобразования


 

   Прежде чем решать основные вопросы данного пункта, необходимо определиться с тем, какие мы имеем разновидности понимания исследуемых событий. Согласно рассмотренному материалу, существуют две основные точки зрения по рассматриваемой теме – упрощенно-традиционная и научная. Первая возникла во второй половине XVII-го столетия и подразделяется на два варианта – официальный и старообрядческий. Научный подход окончательно сформировался к концу XIX-го века, под его влиянием упрощенная традиция стала претерпевать изменения, и появилось множество работ смешанного характера. Эта точка зрения не является самостоятельной и, примыкая к упрощенно-традиционному взгляду, тоже имеет два одноименных варианта. Следует упомянуть социально-политическую традицию объяснения событий церковного раскола, которая берет своё начало с работ А.П. Щапова, развивается демократически и материалистически настроенными учеными и утверждает, что церковная реформа – только лозунг, повод, призыв к действию в борьбе недовольных, а при коммунистах – угнетенных народных масс. Полюбилась ученым-марксистам, но кроме этого характерного для неё объяснения событий почти ничего самостоятельного не имеет, т.к. изложение событий заимствуется в зависимости от симпатий автора либо у какого-нибудь варианта упрощенной или смешанной точек зрения, либо у научной. Связь основных взглядов на Церковную Реформу XVII века с историческими фактами, степень влияния на них различных обстоятельств (выгоды, полемики, сложившихся церковных и научных традиций) и взаимоотношения между ними удобнее показать схематически.

 

   Как видим, наиболее свободным от различных внешних влияний взглядом на реформу и связанные с ней события является научный. Он же по отношению к полемизирующим сторонам находится как бы между молотом и наковальней, данную особенность тоже следует учитывать.

 

   Итак, почему вопреки обилию фактов, вопреки наличию упомянутых нами фундаментальных исследований, мы имеем такое разнообразие взглядов на авторство и воплощение в жизнь церковной реформы XVII века? Путь к решению этой проблемы указывает нам Н.Ф. Каптерев. «…История возникновения у нас старообрядства изучалась и писалась по преимуществу полемистами с расколом, – пишет историк, – которые, в большинстве случаев, изучали события с тенденциозно-полемической точки зрения, старались видеть и находить в них только то, что содействовало и помогало их полемике с старообрядцами…» [141] О том же говорят и современные авторы, вот что сообщает о рассмотрении в научной литературе вопроса книжных исправлений при патриархе Никоне Т.В. Суздальцева: «…ярко выраженная тенденция антистарообрядческой полемики не позволила большинству авторов XIX – начала XX в. до конца критически взглянуть на результаты этой справы и качество получившихся после неё книг» [142]. Следовательно, одной из причин является полемический характер, который изначально получили оба варианта упрощенно-традиционной точки зрения на рассматриваемые события. Благодаря этому «протопопы Аввакум и Иван Неронов, попы Лазарь и Никита, диакон Феодор Иванов» [143] оказались справщиками. Отсюда берет начало миф о «вековом русском невежестве», исказившем чины и обряды, о знаменитом «букво-обрядо-верии» [144] наших предков и, несомненно, утверждение о том, что Никон является творцом реформы. Последнему, как мы могли уже убедиться, содействовало учение апостолов староверия – пустозерских узников.

 

   Сама полемичность тоже зависима, вторична по отношению к другому фактору, о котором даже самые прогрессивные дореволюционные авторы старались говорить как можно аккуратнее. Государственная политика породила как церковную реформу, так и всю полемику вокруг неё – вот главная причина, повлиявшая как на возникновение, так и на живучесть упрощенной традиции во всех её вариантах. Ещё сам Алексей Михайлович, когда ему нужно было, чтобы суд над Никоном не распространился на преобразования, «ставил и выдвигал на первый план таких архиереев, которые, безусловно, были преданы произведенной церковной реформе» [145]. Поступая так, царь, как считает Каптерев, осуществлял «систематический подбор лиц строго определенного направления, от которых… уже не мог ожидать противодействия» [146]. Петр I оказался достойным учеником и продолжателем своего отца, очень скоро Русская Церковь оказалась полностью подчинена царской власти, а её иерархическая структура поглощена государственным бюрократическим аппаратом. Вот почему ещё не успев появиться, русская церковно-научная мысль оказалась вынуждена работать только в том направлении, которое предусматривалось цензурой. Данное состояние сохранялось почти до конца синодального периода. В качестве примера можно привести события, связанные с профессором МДА Гиляровым-Платоновым. Этот выдающийся преподаватель, сообщает нам И.К. Смолич, «читал герменевтику, неправославные исповедания, историю ересей и расколов в Церкви, но по желанию митрополита Филарета должен был оставить чтение лекций о расколе из-за своей «либеральной критики» позиций православной Церкви» [147]. Но этим дело не закончилось, так как «вследствие поданной им докладной записки с требованием веротерпимости в отношении старообрядцев он был в 1854 г. уволен из академии» [148]. Печальная иллюстрация эпохи – высказывание В.М. Ундольского о работе цензуры: «Мой больше чем полугодовой труд: отзыв Патриарха Никона об Уложении Царя Алексея Михайловича не пропущен Петербургскою цензурою по резким выражениям Святейшего автора Возражения» [149]. Не удивительно, если после издания известной работы академика Е.Е. Голубинского, посвященной полемике со старообрядцами, учёного обвинили в том, что он писал в пользу старообрядцев. Н.Ф. Каптерев тоже пострадал, когда по проискам известного историка раскола и издателя старообрядческих первоисточников проф. Н.И. Субботина обер-прокурор Св. Синода К.П. Победоносцев приказал прервать печатание его труда [150]. Только через двадцать лет книга увидела своего читателя.

 

   Почему так ревностно воздвигались препятствия объективному изучению роковых событий XVII века со стороны церковной иерархии, может рассказать нам одно интересное высказывание митрополита Платона Левшина. Вот что он пишет к архиепископу Амвросию (Подобедову) по вопросу учреждения Единоверия: «Дело сие важное: чрез 160 лет Церковь противу сего стояла, потребен совет обще всех пастырей Российской Церкви, и общее положение, и притом соблюсти честь Церкви, что она не напрасно столько противу подвизалася и осуждала толикими определениями, толикими провозглашениями, толикими изданными сочинениями, толикими установлениями присоединения их к Церкви, дабы не остаться нам в стыде и противники не возгласили бы прежнее “победихом” да уже и кричат» [151]. Если тогдашних церковных иерархов так волновали вопросы чести и стыда, если они так боялись увидеть своих оппонентов победителями, то невозможно было ожидать понимания, а тем более любви и милосердия от государственной бюрократической машины, дворянства и царского дома. Честь императорской фамилии для них была много важнее каких-то там старообрядцев, а изменение отношения к расколу необходимо вело за собой признание неоправданности и преступности гонений.

 

   События середины XVII века – ключ к пониманию всего последующего развития Российского государства, кормило которого оказалось сначала у западников, а затем перешло в руки их кумиров – немцев. Непонимание нужд народа и боязнь потерять власть привели к тотальному контролю над всем русским, в том числе и над Церковью. Отсюда продолжительная (более двух с половиной столетий) боязнь патриарха Никона, «как примера сильной самостоятельной церковной власти» [152], отсюда жестокие преследования традиционалистов-староверов, существование которых никак не укладывалось в прозападные регламенты той эпохи. В результате непредвзятых научных исследований могли вскрыться «неудобные» факты, которые бросали тень не только на Алексея Михайловича и последующих правителей, но и на Собор 1666–1667 годов, что, по мнению синодальных чиновников и церковной иерархии, подрывало авторитет Церкви и становилось соблазном для православного народа. Как ни странно, но жестокие преследования инакомыслящих, в данном случае старообрядцев, почему-то таким соблазном не считались. По-видимому, забота о «чести Церкви» в условиях цезарепапизма в первую очередь была связана с оправданием вызванных политической целесообразностью действий ее возглавителя – царя.

 

   Поскольку светская власть в Российской империи подчинила себе власть духовную, их единодушие в вопросах отношения к церковным исправлениям XVII века не представляется удивительным. Но цезарепапизм надо было как-то богословски обосновать, и ещё при Алексее Михайловиче государственная власть обратилась к носителям западной латинской учёности в лице греков и малороссов. Этот пример политического влияния на формирование общественного мнения по вопросу реформы примечателен тем, что ещё не родившаяся церковная образованность уже воспринималась как средство, призванное защищать интересы сильных мира сего. В латинском и даже иезуитском характере учености нами видится ещё одна причина, повлиявшая на возникновение и распространение упрощенного понимания преобразований XVII-го века. Творцам реформы было выгодно провести преобразования внешние, изменения буквы обряда, а не воспитание народа в духе Божественного Закона, поэтому они отстранили от исправлений тех из московских книжников, для которых достижение духовного обновления жизни было главной целью реформ. На это место были поставлены люди, чья церковная образованность не была обременена излишней религиозностью. Программа проведения рокового для единства Русской Церкви собора и его определения не обошлись без активного участия таких представителей иезуитской науки, как Паисий Лигарид, Симеон Полоцкий и др., где они вместе с греческими патриархами, помимо суда над Никоном и всей русской церковной стариной, уже тогда пытались протолкнуть идею, что главой Церкви является царь [153]. Методы дальнейшей работы наших доморощенных специалистов прямо вытекают из церковно-образовательной политики продолжателя дела своего отца – Петра I, когда на архиерейских кафедрах оказались малороссы, а школы в подавляющем большинстве организовывались на манер латинизированной Киевской духовной коллегии. Интересно мнение императрицы Екатерины II о выпускниках современных ей духовных школ Украины: «Ученики по богословию, которые готовятся в малороссийских учебных заведениях к занятию духовных должностей, заражаются, следуя вредным правилам римского католицизма, началами ненасытного честолюбия» [154]. Определение келаря Троице-Сергиева монастыря, а по совместительству российского дипломата и путешественника Арсения Суханова можно назвать пророческим: «Наука у них такова, что они стараются не истину сыскать, а только переспорить и замять истину многословием. Наука та у них иезуитская… в латинской науке много лукавства; а истину лукавством нельзя сыскать» [155].

 

   Целый век пришлось преодолевать нашей духовной школе зависимость от Запада, учиться мыслить самостоятельно, не оглядываясь на католическую и протестантскую науки. Только потом пришло осознание того, что нам действительно нужно, а от чего можно и отказаться. Так, к примеру, в МДА «церковный устав (Типик)… стали изучать лишь с 1798 г.» [156], а Историю Русской Церкви с 1806 г. [157] Именно преодоление схоластического влияния способствовало появлению таких научных методик, которые, в свою очередь, привели к формированию научного взгляда на церковную реформу и на связанные с ней события. Тогда же начинает появляться и смешанная точка зрения, так как потребовалось время на преодоление сложившихся стереотипов и личный подвиг беспристрастного освещения проблемы. К сожалению, на протяжении всего XIX-го века русской церковно-научной школе приходилось терпеть почти постоянное вмешательство со стороны государственной власти и консервативно настроенных представителей епископата. Обычно принято приводить примеры реакции во времена Николая I, когда студенты семинарий ходили в храм строем, а любое отклонение от традиционных взглядов считалось преступлением.

<…>

Пытаясь рассмотреть развитие понимания сущности раскола в разные исторические эпохи, Д.А. Балалыкин утверждает, что «современники… понимали под расколом не только старообрядчество, но вообще все религиозные движения, оппозиционные по отношению к официальной церкви» [169]. По его мнению, «дореволюционная историография сузила раскол до старообрядчества, что было связано с официальной церковной концепцией происхождения и сущности раскола как церковно-обрядового течения, выделившегося в связи с обрядовой реформой Никона» [170]. Но в Православной Церкви всегда существовало конкретное различие между ересью, расколом и самочинным сборищем [171], а явление, именуемое расколом старообрядчества, до сих пор не подходит ни под одно из определений Кормчей. С.А. Зеньковский так пишет об этом: «Раскол не был отколом от церкви значительной части её духовенства и мирян, а подлинным внутренним разрывом в самой церкви, значительно обеднившим русское православие, в котором были виноваты не одна, а обе стороны: и упорные, и отказавшиеся видеть последствия своей настойчивости насадители нового обряда, и слишком ретивые, и, к сожалению, часто тоже очень упрямые, и односторонние защитники старого» [172]. Следовательно, не раскол сузили до старообрядчества, а старообрядчество нарекли расколом. Ошибочные по сути выводы Балалыкина не лишены положительной динамики; историческое чутье автора верно указывает нам на устойчивое стремление в дореволюционной историографии сузить, упростить историко-понятийную канву событий, связанных с расколом. Схоластическая наука, принужденная спорить с традиционалистами и обязанная в этом споре соблюсти государственные интересы, создала упрощенно-традиционную точку зрения в официальном её варианте, значительно повлияла на старообрядческий вариант и, поскольку требовалось «хранить тайну цареву», прикрыла туманной завесой истинное положение вещей. Под влиянием этих трех составляющих – латинизированной науки, полемического задора и политической целесообразности – возникли и утвердились мифы о русском невежестве, реформе патриарха Никона и о возникновении раскола в Русской Церкви. В контексте вышеизложенного представляет интерес высказывание Балалыкина о том, что «формирующееся советское “расколоведение” позаимствовало, в числе прочих идей, и этот подход» [173]. Иное видение событий середины XVII-го века долгое время оставалось достоянием лишь отдельных выдающихся научных деятелей.

 

   Как видим, революция не разрешила эту проблему, а только зафиксировала её в том состоянии, в котором она пребывала до 1917 года. Долгие годы историческая наука в России вынуждена была заниматься подгонкой исторических событий под шаблоны классовой теории, а достижения русской эмиграции по идеологическим причинам были недоступны на Родине. В условиях тоталитарного режима больших успехов добилось литературоведение, в виду меньшей зависимости последнего от идеологических штампов. Советскими учеными было описано и введено в научный оборот множество первоисточников по истории XVII века, возникновению и развитию старообрядчества и других связанных с изучением церковной реформы вопросов. Кроме того советская наука, находясь под доктринальным влиянием коммунистов, была избавлена от воздействия конфессиональных пристрастий. Таким образом, мы, с одной стороны, имеем громадные наработки в области фактического материала, а с другой, немногочисленные, но чрезвычайно важные для осмысления этих фактов труды русской эмиграции. Важнейшая задача церковно-исторической науки нашего времени в данном вопросе как раз состоит в том, чтобы состыковать эти направления, осмыслить имеющийся фактический материал с православной точки зрения и сделать правильные выводы.

 

   Библиография

<…>

Примечания


 

Источник: https://bogoslov.ru/article/4252531

Примечания. Церковная реформа XVII века: эволюция взглядов, причины их происхождения и распространения.

Казнь в Пустозерске протопопа Аввакума и его соузников. Рисунок Бориса Кисельникова

Илл.: https://rusmir.media/files/1/upload/1210x0/12083.jpg


Церковная реформа XVII века: эволюция взглядов, причины их происхождения и распространения. Примечания

(статья приводится в сокращении)


Начало статьи


   Автор: Алексей Виноградов для портала Богослов.Ru


[1] Макарий (Булгаков) митроп. История Русской Церкви, книга седьмая. М.: Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1996, с.21.

[2] Смирнов П.С. История русского раскола старообрядства. СПб., 1895, с.3.

[3] Плотников К., свящ. История русского раскола известного под именем старообрядчества. Петрозаводск, 1898, с.1.

[4] Филарет (Гумилевский), архиеп. История Русской Церкви в пяти периодах (репринт). М.: Издание Сретенского монастыря, 2001, с.607.

[5] Малицкий П.И. Руководство по истории Русской Церкви. М.: Крутицкое Патриаршее Подворье, Общество любителей церковной истории, печ. по изд.: 1897 (Т.1) и 1902 (Т.2), 2000, с.298.

[6] Там же, с.304.

[7] Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций. М., 2004, с.426.

[8] Знаменский П.В. История Русской Церкви (учебное руководство). М., 2000, с.239.

[9] Бубнов Н.Ю. Никон. / Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып.3 (XVII в.). Ч.2, И-О. СПб., 1993, с.401.

[10] Шашков А.Т. Из истории сибирской ссылки протопопа Аввакума. // Старообрядчество в России (XVII-XX вв.): Сб. науч. Трудов. Вып.3. / Гос. Исторический музей; Отв. ред. и сост. Е.М. Юхименко. М.: Языки славянской культуры, 2004, с.45.

[11] Урушев Д.А. К биографии епископа Павла Коломенского. // Там же, с.32.

[12] Бацер М.И. Двуперстие над Выгом: Исторические очерки. Петрозаводск: Изд-во ПетрГУ, 2005, с.10.

[13] Юхименко Е.М., Понырко Н.В. «История об отцах и страдальцах соловецких» Семена Денисова в духовной жизни русского старообрядчества XVIII-XX вв. / Денисов С. История об отцах и страдальцах соловецких. М., 2002, с.7.

[14] Пулькин М.В., Захарова О.А., Жуков А.Ю. Православие в Карелии (XV-первая треть XX в.). М.: Круглый год, 1999, с.71.

[15] Святейший патриарх Никон (статья). / Никон, Патриарх. Труды. Научное исследование, подготовка документов к изданию, составление и общая редакция В.В. Шмидта. – М.: Изд-во Моск. Ун-та, 2004, с.15.

[26] Макарий (Булгаков) митроп. Указ. соч., с.69.

[27] Там же.

[28] Гейден А. Из истории возникновения раскола при патриархе Никоне. СПб., 1886, с.4.

[29] Там же.

[30] Там же, с.3.

[31] Там же, с.3-4.

[32] Плотников К., свящ. Указ. соч., с.24.

[33] Толстой М.В. Рассказы из истории Русской Церкви. / История Русской Церкви. М.: Издание Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1991, с.565.

[34] Смирнов П.С. Указ. соч., с.27.

[35] Платонов С.Ф. Полный курс лекций по русской истории. СПб.: Издательский Дом «Кристалл», 2001, с.420.

[36] Там же, с.421.

[37] Каптерев Н.Ф., Указ. соч., с.IV.

[38] Голубинский Е.Е. К нашей полемике с старообрядцами (дополнения и поправки к полемике относительно общей ее постановки и относительно в главнейших частных пунктов разногласия между нами и старообрядцами). // Чтения в Императорском Обществе Истории и Древностей Российских при Московском Университете. Кн. третья (214). М., 1905, с.66.

[39] Галкин А. О причинах происхождения раскола в Русской Церкви (публичная лекция). Харьков, 1910, с.8.

[40] Святейший патриарх Никон (статья). / Никон, Патриарх. Труды. Указ. соч., с.18.

[41] Галкин А. Указ. соч., с.8.

[42] Доброклонский А.П. Руководство по истории Русской Церкви. М.: Крутицкое Патриаршее Подворье, Общество любителей церковной истории, 2001, с.326.

[43] Бороздин А.К. Протопоп Аввакум. Очерк из истории умственной жизни русского общества в XVII веке. СПб., 1900, с.45.

[44] Цит. по: Миролюбов И., свящ. Деятельность Московского Печатного двора при патриархе Иосифе. Диссертация на соискание ученой степени кандидата богословия. Сергиев Посад, 1993, с.166.

[53] Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Киев: Христианско-благотворительная ассоциация «Путь к Истине», 1991, с.63.

[54] Там же.

[55] Там же, с.63-64.

[56] Зызыкин М.В., проф. Патриарх Никон. Его государственные и канонические идеи (в трех частях). Часть III. Падение Никона и крушение его идей в петровском законодательстве.Отзывы о Никоне. Варшава: Синодальная типография, 1931, с.70.

[57] Там же, с.203.

[58] Там же, с.70.

[59] Смолич И.К. Русское монашество. Возникновение, развитие и сущность (988-1917). / История Русской Церкви. Приложение. М.: Церковно-научный центр Русской Православной Церкви «Православная энциклопедия», издательство «Паломник», 1999, с.237-238.

[60] Там же, с.242.

[61] Карташев А.В. Указ. соч., с.141.

[62] Там же, с.147.

[63] Там же, с.147-148.

[64] Там же, с.143.

[65] Зеньковский С.А. Русское старообрядчество. В двух томах. / Сост. Г.М. Прохоров. Общ. ред. В.В. Нехотина. М.: Институт ДИ-ДИК, Квадрига, 2009, с.156.

[66] Там же, с.43.

[67] Там же, с.181.

[68] Там же, с.44.

[69] Никольский Н.М. Указ. соч., с.128.

[70] Зеньковский С.А. Указ. соч., с.182.

[71] Бубнов Н.Ю. Старообрядческая книга 3-й четверти XVII в. как историко-культурный феномен. / Бубнов Н.Ю. Книжная культура старообрядцев: Статьи разных лет. СПб.: БАН, 2007, с.20.

[72] Там же.

[73] Белевцев И., прот. Русский церковный раскол в XVII столетии. / Тысячелетие Крещения Руси. Международная церковная научная конференция «Богословие и Духовность», Москва, 11-18 мая 1987 года. М.: Издание Московской Патриархии, 1989, с.194.

[74] Гумилев Л.Н. От Руси до России: очерки этнической истории. М.; Айрис-пресс, 2008, с.258.

[75] Там же.

[76] Миролюбов И., свящ. Указ. дисс., с.103.

[77] Там же, с.99.

[78] Там же, с.104.

[80] Ацамба Ф.М., Бектимирова Н.Н., Давыдов И.П. и др. История религии в 2т. Т.2. Учебник. Под общей ред. И.Н. Яблокова. М.: Высш. шк., 2007, с.208.

[81] Там же, с.210.

[82] Там же, с.214.

[83] Там же, с.209.

[84] Полознев Д. Ф. Русская Православная Церковь в XVII в. / Православная Энциклопедия. М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2000, с.87.

[85] Там же, с.89.

[86] Там же, с.88.

[87] Молзинский В.В. Историк Н.М. Никольский. Его взгляды на старообрядчество в русской истории. // Старообрядчество: история, культура, современность. Материалы. М.: Музей истории и культуры старообрядчества, Боровский историко-краеведческий музей, 2002, с.7.

[88] Там же.

[89] Кутузов Б.П. Церковная «реформа» XVII века, как идеологическая диверсия и национальная катастрофа. М.: ИПА «ТРИ-Л», 2003, с.8.

[90] Там же, с.190.

[91] Там же, с.193.

[92] Кутузов Б.П. Ошибка русского царя: византийский соблазн. (Заговор против России). М.: Алгоритм, 2008, с.10-11.

[93] Лобачев С.В. Патриарх Никон. СПб.: «Искусство-СПБ», 2003, с.113.

[94] Там же, с.129.

[95] Крылов Г., прот. Книжная справа XVII века. Богослужебные минеи. М.: Индрик, 2009, с.82.

[96] Там же, с.84.

[97] Периодизация уточнена в личной беседе с о. Георгием.

[98] Каптерев Н.Ф., проф. Указ. соч., т.2, с.2.

[99] Предисловие. / Выписки из творений Святых Отцов и Учителей Церкви по вопросам сектантства (репринт издания: Выписки из творений Святых Отцов и Учителей Церкви, в русском переводе, а также из старопечатных и древлеписьменных книг и сочинений духовных и светских писателей по вопросам веры и благочестия, пререкаемым старообрядцами. Составил самарский епархиальный миссионер иерей Димитрий Александров. СПб., 1907). Тверь: Тверское отделение Российского международного фонда культуры, 1994, с.I.

[100] Мельгунов С. Великий подвижник протопоп Аввакум (с издания 1907г.). / Канон святому священномученику и исповеднику Аввакуму. М.: Издательство «Китеж», 2002, с.14.

[101] Арсений (Швецов), еп. Оправдание Старообрядчествующей Святой Христовой Церкви в ответах на притязательные и недоумительные вопросы настоящаго времени. Письма. М.: Издательство «Китеж», 1999, с.20.

[102] Варакин Д.С. Рассмотрение примеров, приводимых в защиту реформ патриарха Никона. М.: Издательство журнала «Церковь», 2000, с.53.

[103] Шахов М.О. Старообрядчество, общество, государство. М.: «СИМС» совместно с благотворительным фондом развития гуманитарных и технических знаний «СЛОВО», 1998, с.9.

[104] Там же, с.52.

[105] Там же, с.53.

[106] Шмурло Е.Ф. Указ. соч., с.97.

[109] Мельников Ф.Е. История Русской Церкви (со времен царствования Алексея Михайловича до разгрома Соловецкого монастыря). Барнаул: АКООХ-И «Фонд поддержки строительства храма Покрова…», 2006, с.98.

[110] Там же, с.105.

[111] Там же, с.106.

[112] Там же, с.299.

[113] Там же, с.315.

[114] Там же.

[115] Мельников Ф.Е. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) Церкви. Барнаул.: Изд-во БГПУ, 1999, с.54.

[116] Там же, с.17.

[117] Там же.

[118] Аввакум, протопоп (лишен сана – А.В.). Из «Книги Бесед». Беседа первая. Повесть о страдавших в России за древлецерковная благочестная предания. / Пустозерские узники – свидетели Истины. Сборник. Составление, предисловие, комментарии, оформление под общей редакцией епископа Зосимы. Ростов-на-Дону, 2009, с.74.

[119] Там же.

[120] Аввакум... Житие, им самим написанное. / Там же, с.15.

[121] Аввакум... Из «Книги Бесед». Беседа первая. / Там же, с.74.

[122] Лазарь, свящ. (лишен сана – А.В.). Челобитная царю Алексею Михайловичу. / Там же, с.256.

[123] Шашков А.Т. Епифаний. / Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып.3 (XVII в.). Ч.1, А-З. СПб., 1992, с.304.

[124] Епифаний, инок (лишен иночества – А.В.). Житие, им самим написанное. / Пустозерские узники – свидетели Истины. Сборник. Указ. соч., с.453-454.

[125] Феодор, дьякон (лишен сана – А.В.). Сказание о богоотметнике Никоне. / Там же, с.445.

[126] Денисов С. Виноград Российский или описание пострадавших в России за древлецерковное благочестие (репринт). М.: Старообрядческое издательство «Третий Рим», 2003, л.6 (с.25).

[127] Филипов И. История Выговской старообрядческой пустыни. Издана по рукописи Ивана Филипова. Главный редактор: Пашинин М.Б. М.: Старообрядческое издательство «Третий Рим», 2005, с.45-46.

[128] Аввакум… Челобитные, письма, послания. «Пятая» челобитная. / Пустозерские узники – свидетели Истины. Сборник. Указ. соч., с.197-198.

[129] Здесь Аввакум говорит о сестре известного боголюбца окольничего Федора Ртищева - Анне Михайловне, приятельнице Никона и стороннице церковной реформы.

[130] Аввакум... Житие. / Пустозерские узники – свидетели Истины. Сборник.Указ. соч., с.15.

[131] Аввакум... Из «Книги Толкований». I. Толкование псалмов с приложением суждений о патриархе Никоне и обращения к царю Алексею Михайловичу. / Там же, с.133.

[132] Михайлов С.С. Указ. соч., с.7-8.

[133] Аввакум... Житие. / Пустозерские узники – свидетели Истины. Сборник.Указ. соч., с.15.

[139] См. ссылки: №№ 19, 20, 21.

[140] Из новых работ, рассматривающих церковную реформу в указанном ключе, следует назвать книгу, автор которой именует себя не иначе, как «митрофорный протоиерей Александр Соколов». Данное сочинение заслуживает упоминания исключительно в качестве примера смешанного взгляда на преобразования. С одной стороны о. Александр сообщает, что Никон «примкнул» к той части боголюбцев, в которую входили «царь… Стефан Вонифатьев, боярин Ртищев и другие». О том, что они «склонились к мнению о необходимости исправить русские богослужебные книги и обряды в соответствии с греческими», знали, что «партия Неронова – Аввакума держится противоположных взглядов» и поэтому «скрывали от нее свои подлинные убеждения». «Открыто действовал, - по мнению автора, - один патриарх Никон, на себя одного принимая весь удар ревнителей «старой веры». Но с другой стороны о. Александр делает весьма архаичное ошибочное заявление, «что в 1650 г. при патриархе Иосифе в русские церковные книги под руководством Иоанна Неронова, Стефана Вонифатьева и Аввакума Петрова справщиками были внесены поправки» (Соколов А., прот. Православная Церковь и старообрядчество. Нижний Новгород: Кварц, 2012, с.6.). Причиной данного пассажа скорей всего является научная недобросовестность автора. Нами были обнаружены обширные – порой целыми страницами – заимствования из «Очерков» А.В. Карташева с отсутствием ссылок на используемую литературу, а необоснованное утверждение о. Александра о «тесной связи» идеологии провинциальных боголюбцев (перечисляются протопопы: Иван Неронов, муромский Логгин, оба Даниила – костромской и темниковский, ярославский Ярмил, нижегородский Гавриил, названный почему-то протопопом Лазарь и даже знаменитый справщик и полемист «священник Иоанн Наседка»!) «с лжеучениями заволжских старцев, особенно Капитона» (Там же, с.78.) выглядит провокационным. Даже если данное высказывание автора тоже вдруг окажется заимствованным, для наших дотошных оппонентов это прекрасный повод покритиковать «никониян», обвинив нас либо в клевете, либо в некомпетентности и плагиате, либо во всем сразу.

[141] Каптерев Н.Ф., проф. Указ. соч., т.1, с.I.

[142] Суздальцева Т.В. Русский типик, постановка проблемы. / Древнерусские иноческие уставы. Составление, предисловие, послесловие Суздальцева Т.В. М.: Северный паломник, 2001, с.276.

[143] Филарет, архиеп. Указ. соч., с.607.

[144] Смирнов П.С. Указ. соч., с.3.

[145] Каптерев Н.Ф., проф. Указ. соч., т.2, с.11.

[146] Там же, с.14.

[147] Смолич И.К. История Русской Церкви. 1700-1917. / История Русской Церкви, книга восьмая, часть первая. М.: Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1996, с.439.

[148] Там же.

[149] Ундольский В.М. Отзыв Патриарха Никона об Уложении Алексея Михайловича (предисловие Издательства Московской Патриархии). / Никон, Патриарх. Указ. соч. с.972.

[150] Каптерев Н.Ф., проф. Указ. соч., т.1, с.III.

[151] Цит. по: Симон, сщмч. епископ Охтенский. Путь на Голгофу. Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, Институт истории, языка и литературы Уфимского научного центра РАН. М.: Изд-во ПСТГУ, 2005, с.184.

[152] Предисловие / Шушерин И. Повесть о рождении, воспитании и жизни Святейшего Никона Патриарха Московского и всея России. Перевод, примечания, предисловие. Цековно-научный центр Русской Православной Церкви «Православная энциклопедия». М., 1997, с.13.

[153] Данному вопросу у А.В. Карташева посвящен целый раздел, который называется: «Суждения Собора 1667 г. об отношении церкви и государства». Карташев А.В., проф. Указ. соч., с.212-218.

[154] Цит. по: Смолич И.К. История… Указ. соч., с.397.

[155] Цит. по: Карташев А.В., проф. Указ. соч., с.127.

[156] Смолич И.К. История… Указ. соч., с.417.

[157] Там же.

[169] Балалыкин Д.А. Указ. соч., с.34.

[170] Там же.

[171] «Не приобщающиижеся к соборней церкви на три части разделяются: на еретики, на расколники, и на подцерковники». Василий Великий, свт. Святаго Василия Великаго от послания еже ко Амфилохию епископу Иконийскому, и к Диодору, и ко инем некиим посланых: правил 91. Правило 1. / Кормчая (Номоканон). Отпечатано с подлинника патриарха Иосифа. Русская Православная Академия Богословских Наук и Научно-Богословских Исследований: подготовка текста, оформление. Гл. ред. М.В. Данилушкин. – СПб.: Воскресение, 2004, с.584. Подробнее: см. с.583-586.

[172] Зеньковский С.А. Указ. соч., с.54.

[173] Балалыкин Д.А. Указ. соч., с.34.

 

Источник: https://bogoslov.ru/article/4252531